Отправлено: 12.06.09 20:54. Заголовок: Рассказы со смыслом

http://zhurnal.lib.ru

Маслов Илья Александрович

Безбожник

Когда мне было десять лет, я с родителями жил в маленьком провинциальном городке. Самые ранние мои годы прошли фактически в деревенских условиях - и мать с отцом, и и их родители жили в частных домах с огородами. Позднее мы переехали в новый блочный дом, в трехкомнатную квартиру на четвертом этаже. Район был окраинным, т.е. вплотную смыкавшимся с рядами жалких деревянных домишек, кроме того, в его черте находился центральный городской детский дом, откуда позднее вышло немало героев местных криминальных историй. На дворе были девяностые, и нравы в тогдашней атмосфере вседозволенности царили соответствующие: зависть, жажда наживы, подлость и злоба, помноженные на провинциальную ограниченность кругозора. Кумирами моих ровесников были одновременно "каратисты" из американских фильмов и приблатненная шпана, собиравшаяся по вечерам на скамейках у подъездов и разговаривавшая на своем "крутом" языке. Тогда я тоже поддался этому очарованию преступного мира, хотя быстро понял, насколько примитивна и бессмысленна такая жизнь. Жизнь же более старшего поколения, тогдашних обывателей, казалась мне еще более скучной и нечестной: в конце концов там, где "браток" без лишних слов забивал своему врагу "стрелу", обыватель ограничивался кухонной руганью и мелкими пакостями за спиной своего недруга, которому продолжал улыбаться в лицо при встрече.
Скрытый текст

Когда я стал увлекаться оккультизмом, столь далеким от интересов моих прежних друзей, я быстро оказался "белой вороной" в их среде. В скором времени у меня почти не осталось друзей, да и с оставшимися я не мог поговорить о своем главном интересе. Хотя... Нет, один друг, все понимавший, у меня остался, хотя и был в корне со мной не согласен. Звали его Толей, и он, не смотря на ранний возраст, посвятил себя христианскому вероучению. Он был старше меня на два года, и прочитал ко времени описываемых событий много серьезной "духовной" литературы. Все наши разговоры и споры заканчивались безрезультатными попытками обратить друг друга в свою "веру", причем Толик без труда разбивал все мои доводы в защиту оккультизма, а вот я, не обладавший его познаниями ни в христианстве, ни в мистике, держался своих "убеждений" только за счет эмоциональной привязанности, а никак не из-за каких-то логических доводов в их пользу. Вообще, четко сформированной позиции в те годы у меня не было: с одной стороны, мне в голову приходили мысли о бесконечной, полной неведомых тайн Вселенной, с силами которой можно взаимодействовать через оккультные ритуалы, но с другой - меня крепко держал в своих когтях миф о едином Боге и едином Дьяволе, и чаще всего я чувствовал себя отступником, добровольно вставшим на сторону сил Зла и обреченным на борьбу со всем "добрым", со всем, что приписывалось окружающими "господу" и его воле. Конечно, я не был обычным десятилетним ребенком, но не это ли спасло меня от смерти в драке, от пьянства и наркомании, от превращения в винтик общественной системы - что произошло с большинством моих сверстников? Помимо меня и Толика, в нашем доме жил еще один человек, отличавшийся ото всех. Его квартира находилась точно над моей, и иногда, почему-то по ночам, я слышал какие-то трудно различимые звуки, доносившиеся сверху, а днем оттуда же звучал пронзительный голос скрипки, причем я никогда позже не слышал таких произведений - подозреваю, что их автором был сам исполнитель. В этой музыке было что-то средневековое, навевающее мысли о сводах соборов и древних замках, но одновременно - и что-то восточное, пришедшее из Великой Степи. Звали обитателя квартиры наверху Николаем Несторовичем, и это было, пожалуй, все, что было нам о нем известно. На вид ему можно было дать сколько угодно лет - от тридцати пяти до шестидесяти. Худощавый, довольно высокий, безукоризненно выбритый и подстриженный, с четко обозначившимися залысинами и крупным лбом, с волевым подбородком и ясным взглядом голубых глаз, просто, но со вкусом одетый, рядом со своими соседями он казался пришельцем из иного времени. Его строгий германский облик словно был порождением музыки, звучавшей из его квартиры. Трудно было судить, работает Николай Несторович или нет, так как никакой периодичности в его пребывании в доме или вне его не было, однако изредка к нему приезжали довольно высокопоставленные люди, известные в нашем городе, и просиживали у него целыми днями. Со временем, правда, эти визиты прекратились, но никогда этот таинственный человек не бедствовал, если судить по неизменному на протяжении лет облику и стилю одежды. Его время от времени можно было видеть прогуливающимся по окрестностям, где сохранились чахлые рощицы, а также я иногда сталкивался с ним на лестнице. Почему-то в его присутствии меня охватывало странное оцепенение, и я, вместо того, чтобы поздороваться, лишь бормотал нечто невразумительное - насколько мне известно, это было общей бедой встречавшихся с Николаем Несторовичем. Нас, детей, он не замечал, а взрослых открыто презирал, однако загадочная аура вокруг него была так сильна, что даже самому грубому и опустившемуся алкашу не приходило в голову начать скандал из-за встреченного презрительного взгляда, брошенного моим таинственным соседом. Не знаю, был ли он женат - очень-очень редко рядом с ним можно было видеть небольшую тоненькую женщину лет тридцати, с темными волосами, с печальным и усталым лицом, на котором было много макияжа - может быть, из-за проблем с кожей. Кем она ему приходилась - сказать нельзя, хотя только по отношению к ней он проявлял какие-то человеческие чувства, всегда ходил с нею под руку, даже по лестнице, а как-то знакомые девчонки рассказали мне, что видели, как Николай Несторович и эта женщина целуются. Однако вместе с ним его печальная спутница явно не жила, поэтому вряд ли они состояли в законном браке. Была у моего соседа и еще одна странность: когда кому-то из жителей подъезда приходило в голову поздравить его, например, со "светлой Пасхой" или сказать "Христос Воскресе!", Николай Несторович криво усмехался и почти шепотом отвечал: "Я - безбожник", после чего всякие разговоры становились бессмысленны. Одна знакомая моей матери, женщина в высшей степени религиозная (что не мешало ей менять мужей, как перчатки), после подобной сцены со своим участием пожаловалась: "Умеет же этот мужик испортить настроение!". События, о которых я хочу рассказать, начались очень банально. Одним из моих любимых развлечений, понятных, должно быть, мне одному, было забраться на крышу нашей пятиэтажки и смотреть вдаль или разглядывать происходящее во дворе, оставаясь невидимым для находящихся внизу. Ничего удивительного нет в том, что однажды вечером я проник на грязный, загаженный чердак, поднялся по небольшой лесенке, приподнял дверцу, отделявшую меня от цели, и оказался на крыше. Я не успел даже вернуть дверцу на место, как увидел Николая Несторовича, стоявшего у самого края крыши и куда-то смотревшего. На фоне огненного заката его средневековый облик казался еще более необычным, со своими скрещенными на груди руками он напоминал какого-то графа или князя девятнадцатого века, последнего представителя истинной аристократии человеческого племени. И сейчас, словно наяву, я вижу, как ветер треплет его светлые волосы странного пепельного оттенка, вижу, что обычная презрительная маска на его лице уступила место гордой решительности, вижу тонкие губы, с которых негромко, но твердо срываются какие-то слова... А через мгновение сказанное Николаем Несторовичем достигло моего слуха: "Вы никогда не завладеете мной! Вы не получите мою душу!.." На первый взгляд - слова, и только. Но их хватило, чтобы я опрометью бросился вниз по чердачной лестнице, не позаботившись даже закрыть дверцу, ведущую на крышу, слетел по другой лестнице, ведущей с чердака в подъезд, и, трясущимися руками открыв квартиру, закрылся в своей комнате. Родители, по счастью, не заметили ничего особенного, не обратили они внимания и на то, как я побледнел, когда через некоторое время сверху донеслись звуки скрипки - но теперь это были не величественные пейзажные зарисовки, а исступленная ярость боя, положенная на ноты. В этот вечер Николай Несторович играл недолго, и в дальнейшем ни разу не показал, что помнит о моем невольном присутствии при собственном таинственном поведении. На следующий день я рискнул рассказать об увиденном Толику. Надо было видеть, как загорелись его глаза! За несколько недель до этого он, разочаровавшись в отечественном православии, подался к евангелистам, которые только начинали тогда деятельность в городке. Его родителям, прежде уважительно относившимся к религиозным увлечениям сына, "смена вех" не понравилась, однако Толик со всей горячностью прозелита принялся нести "благую весть" в народ, и кажется, пару раз едва не был побит детдомовской шпаной, которую вообще всякие "заумности" раздражали. Теперь же он, основываясь на моем рассказе, развернул передо мною предполагаемую историю Николая Несторовича, некогда продавшего душу Сатане и ныне раскаявшегося в содеянном, но не ведающего пути Спасения. Уверив самого себя, что моему соседу требуется помощь, Толик загорелся желанием "евангелизировать" его, а если говорить по-человечески - вручить тому библию с кратким напутствием и адресом и временем евангелистских собраний впридачу. Я даже не пробовал спорить с другом, потому что Николай Несторович действительно был необычным человеком, а что еще могло быть источником подобной необычности, как ни черная магия? Поскольку же я сам очень интересовался всем, что связано с оккультизмом, я изъявил желание сопровождать Толика в его "евангелизационном походе". Николай Несторович принял нас довольно настороженно, хотя и не враждебно. Когда Толик с порога объявил цель нашего визита, я впервые увидел, как мой таинственный сосед улыбается - устало, так, словно ему все известно наперед. Он сделал нам знак следовать за собою в квартиру, и мы, преодолев определенную робость, оказались внутри. Миновав маленькую прихожую, в которой мы оставили свою обувь, мы оказались в полной странных запахов комнате, где решил принять нас хозяин. Первое, что бросилось нам в глаза - обилие книг. По периметру комнаты стояли шкафы со множеством полок, кроме того - книги лежали на столе возле электрического камина, раскрашенного под красный кирпич, кроме того - стопки книг находились прямо на полу. Здесь были самые разные издания - от новеньких, недавно из магазина, до огромных разваливающихся томов, явно представлявших библиографическую ценность, хотя хозяин обращался с ними весьма небрежно. Мне показалось, что я различаю латинские и немецкие названия, выполненные готикой, а страницы одной из раскрытых книг (которыми, видимо, Николай Несторович пользовался непосредственно сейчас) были от руки исписаны какими-то иероглифами, вроде арабских, причем аккуратно и со знанием дела. Названия некоторых книг на русском, старых, еще дореволюционных, и новых, я помню и по сей день: "Звезда и Свастика", "Новейшие сведения о мировом и российском масонстве", "От Парацельса до Кроули", "Алхимический круг, с присовокуплением к оному истории Альберта Магнуса", "Культы деревьев сквозь века"... Тут я решил, что разглядывать чужие книги без разрешения невежливо, и посмотрел на хозяина. Тот уселся в большое кресло возле камина и молча ожидал развития событий. Догадавшись, что мы стесняемся делать что-либо без его разрешения, Николай Несторович указал нам на широкий диван и попросил чувствовать себя как дома, пообещав, что он с радостью нас выслушает. Впрочем, когда Толик заговорил, в качестве подтверждения своих слов время от времени зачитывая отрывки из библии, лицо хозяина быстро приняло скучающее выражение. Впечатление, будто ему и в самом деле много раз приходилось выслушивать нечто подобное, было полным. Наконец, когда мой друг заявил, что неверующие являются таковыми только потому, что не знакомы со Словом Божьим, Николай Несторович поднялся и, ни слова не говоря, подошел к шкафу. Сняв с полки огромный черный том, он протянул его Толику: -Это - библия восемнадцатого века. У меня несколько ее изданий, на разных языках и разных времен. Есть апокрифы, есть жития святых, патерики... Увы, молодой человек, безбожники-то знают ваше писание зачастую лучше самих христиан. -Так вы считаете, что Бога нет? - спросил Толик, одновременно раскрыв на коленях пожелтевшие страницы с ерами, фитами и ятями. Хозяин вернулся в кресло рядом с камином и, немного подумав, ответил: -Видишь ли, мне известно, что то, что стоит за христианским вероучением - и вообще за религиозным взглядом на мир - совершенно не соответствует картине мира с добрым Творцом "на небеси", райскими кущами и прочей ерундой. А считать ли мифического Творца дедушкой на облачке или безликой справедливой Силой - не суть важно. -Так, по вашему, есть Бог или нет? - снова спросил Толик, я же предпочел остаться в роли слушателя и не вступать в разговор. -Есть нечто, что породило миф о Боге, как есть нечто, породившее миф о загробной жизни и, например, о том, что определенные последовательности слов - молитвы или заклинания - повторенные несколько раз, оказывают воздействие на мир вокруг. Что-то, неведомое большинству людей, есть. Но именно неведомое, как Вселенная. А на основе тех скудных знаний об этом Неведомом, которые накопило человечество, сословие жрецов дурит головы самым разным народам вот уже тысячи лет! -Так это у язычников... - начал было мой друг, но Николай Несторович с неожиданной горячностью прервал его: -Ха, если бы только мы сейчас жили в поэтическом мире нашей исконной веры! Кто, по твоему, выше - язычник, чувствующий свою связь со всем мирозданием, или "верующий", стучащийся в пол лбом или рвущийся бить "иноверцев", искренне веря, что подобное убожество приятно Тому, Кто Породил Вселенную?! Толик несколько смутился, но тут же принялся доказывать истинность изначального христианства, позднее занесенную вековыми заблуждениями. Однако Николай Несторович опять не дал ему договорить: -Да все эти религии только отнимают у человека те силы, которые он мог бы направить на осуществление собственных, а не "божественных", идеалов! Толик при этих словах даже вскочил с дивана: -Все, что против божественного - происки лукавого! Хозяин рассмеялся: -Да нет никакого Бога и никакого Дьявола, как вы их понимаете! Мальчик, ты собираешься меня учить? Ко мне приезжают те, кто держит всю власть и все деньги этого города, и молят меня о помощи, и я же оказываюсь глупее тебя? -Вы заблуждаетесь, потому что через оккультные науки вашей душой овладел Сатана! (Теперь я понимаю, как глупо звучали эти слова из уст подростка, но тогда я словно позабыл о своих увлечениях мистикой и был всецело на стороне своего друга) - Толик почти выкрикнул это, но ответной гневной тирады не последовало. Лицо Николая Несторовича медленно превратилось в хорошо знакомую нам презрительную маску. Он встал с кресла подошел к Толику и негромко сказал: -Верящий не может знать, а знающий не может верить. Сейчас я покажу тебе то, что вы называете Раем и Адом. Мой друг при этих словах отпрянул, да и мне стало не по себе, однако Николай Несторович довольно грубо схватил его за плечо и указал рукой вперед, куда-то поверх моей головы, где, как я хорошо помню, не было ничего, кроме висящего на стене ковра: -Смотри же! Я по-прежнему ничего не видел и не слышал, как ни крутил головой по сторонам, однако Толик даже не думал вырываться от хозяина квартиры. Его глаза вдруг расширились, почти округлившись, и примерно через четверть минуты он смог выдавить: -Что это?.. Кто они?.. Что они делают?.. Николай Несторович ответил ему незнакомым, низким голосом, почти басом: -Это - души умерших, сокровенные сущности, скрытые во всем, что живет! Они всегда рядом с нами, только обычно ты видишь материальный мир и не видишь их, а я дал тебе возможность видеть наоборот. Мы по прежнему в моей комнате, хотя ты этого не осознаешь... -Но... что они делают?... -А как ты думаешь? -Я вижу, что постоянно появляются все новые... И некоторые из них сливаются между собой... -Ха! Сливаются! Да они пожирают друг друга, как в жизни! Что там, что здесь - одни и те же законы! Неожиданно Толик дернулся и побледнел, точно на него надвигалось что-то огромное и ужасное - если бы не твердая рука Николая Несторовича, он, должно быть, упал бы на пол: -Кто это? Вот это, большое, со щупальцами какими-то, с... -Ну, тут уж я тебе точного ответа дать не могу. - Сказал хозяин квартиры с недоброй ухмылкой. - Это - один из хозяев мира духов, пасущий и пожирающий стада обычных душ... Такими становятся великие люди, оставившие о себе память, еще при жизни смутившие умы и сердца. Неприглядный облик для гения с человеческой точки зрения, но в конце концов главное в любом мире - это выжить. Может быть, это Наполеон. Может быть - Циолковский или Вагнер. А может быть - ваш Христос. Не важно, как и в чем, главное - превзойти... А об этом знали люди еще в каменном веке! Может быть, ты хочешь еще и увидеть вашего Бога? Узнать, каков он на самом деле, а?.. Его голос, понизившийся до невероятной глубины, словно заставлял вибрировать стены и все пространство, заключенное между ними. Однако и мои, и Толины нервы были на пределе. Мой друг едва сумел заплетающимся языком пробормотать: "Нет... Пожалуйста, нет..." Николай Несторович отпустил его плечо, и он тяжело опустился на диван рядом со мной - случайно я коснулся его руки - она была холодна, как у покойника. Хозяин квартиры некоторое время смотрел на нас, словно желая понять, какой эффект произвели его действия на нас, а затем обычным своим голосом сказал: -Вот так, молодые люди. У Вселенной много тайн, и я прекрасно понимаю Будду, мечтавшего бежать от ужасов Космоса в небытие Нирваны. А если вас так пугают даже самые близкие и простые загадки мироздания, то прошу вас - во имя всех Богов, выдуманных человеком, держитесь в стороне от того, что не дано вам познать, и не сбивайте с Пути других нелепыми религиозными сказками. Не сговариваясь, мы с Толиком встали и, не прощаясь, покинули сначала - комнату, а потом - и квартиру этого удивительного человека. По лестнице мы спускались в молчании - говорить было страшно. Неожиданно Толик подбежал к мусоропроводу на лестничной площадке, раскрыл его и с силой швырнул туда ту библию, которую хотел отдать Николаю Несторовичу во время "евангелизации". Он весь дрожал, а его губы шептали: "Ложь! Ложь!" Я подошел к нему, желая помочь хоть чем-то, но мой друг неожиданно отвернулся от меня и быстро побежал по лестнице вниз, вон из моего подъезда. В этот вечер в квартире наверху очень долго звучала скрипка, и голос ее был, как никогда прежде, печален. Я так и заснул под этот плач, всю ночь мне снились какие-то кошмары, которые я позабыл наутро. Хорошо помню только одно - Николая Несторовича на фоне темной бездны, полной звезд, и не знаю, была ли это игра теней, странный покрой одежды, или и в самом деле за его спиною были черные кожистые крылья? Во сне он наклонялся ко мне, и в его глазах читались не презрение, не насмешка, как наяву, а сострадание и жалость. Он глухо шептал: "Я всего лишь хотел открыть вам глаза! Я же не виноват, что Правда - убивает!", и шепча это, начал уходить куда-то вдаль, в звездную темноту, а мне очень хотелось, чтобы он остался со мною - и я не осмеливался позвать его... После той истории с Толиком произошла разительная перемена. Он не просто стал избегать встречи со мной, но изменил всю свою жизнь: забросил религию, связался с приблатненной дворовой компанией и, после пары снисхождений со стороны закона, отправился в колонию для малолетних преступников за квартирные кражи со взломом. Выйдя, он, как говорят, занялся наркотиками, чего-то не поделил с более авторитетными дельцами и был до смерти забит в какой-то подворотне. Поговаривали также, что еще до заключения он был абсолютно невменяем и его посещали видения, которые мог породить только больной рассудок. С Николаем Несторовичем я с тех пор встречался раза три, не больше, и каждый раз он не подавал и виду, что я как-то отличаюсь в его глазах от прочих своих ровесников. Потом я вместе с родителями переехал в другой город, и какие-то известия об этом таинственном человеке было получать неоткуда. Да я, впрочем, редко вспоминаю о нем среди окружающих меня сейчас дел и увлечений. Однако я знаю, что до смертного часа не смогу позабыть холодный, треплющий волосы ветер, темную фигуру на фоне алого заката и те негромкие слова: "Вы никогда не завладеете мной! Вы не получите мою душу!.."

 Отправлено: 12.06.09 23:07. Заголовок: PA5TOR , спасибо за ..

PA5TOR ,
спасибо за рассказ.

 Отправлено: 13.06.09 02:50. Заголовок: Нагвализм просматрив..

Нагвализм просматривается..хищьная вселенная, в которой друг друга пожирают

 Отправлено: 19.07.09 21:34. Заголовок: Петербургские некром..

Петербургские некроманты

Приходилось ли вам бывать близ Чесменского дворца, расположенного в Московском районе Санкт-Петербурга? Если да, то, верно, вы обратили внимание на невысокий гранитный камень неподалеку от западного крыла здания. Камень этот довольно странный, похожий на постамент, но без всякой пояснительной надписи. И никто не может точно объяснить, когда и с какой целью он был установлен.
Но если случится вам побывать у дворца в полночь 20 июля, то вы сумеете лично убедиться, что камень и его месторасположение имеют свое определенное предназначение, причем не просто странное, а скорее даже таинственное.

Однако не ожидайте увидеть что-либо сверхъестественное. Все, что произойдет здесь июльской ночью, будет выглядеть достаточно обыденно и скучно.
Ровно в полночь вокруг камня сойдутся пять или шесть человек. Молодых и старых, мало чем примечательных, кроме как тяжелыми одинаковыми тростями. Собравшиеся обменяются приветствиями, нанесут на гранит непонятные знаки и молча разойдутся — каждый в свою сторону.
Сторонний наблюдатель решит, что компания полуночных тростевладельцев — обычные тихие психопаты, какие в наше время встречаются часто. Кое-кто предпочтет удалиться от подозрительной компании на безопасное расстояние. И кстати, поступит весьма разумно, ибо никогда не было, нет и не будет в нашем городе более загадочных и страшных обитателей, владеющих секретами темного и ужасного учения, чем петербургские некроманты. Полночь 20 июля — время их обязательного ритуала, который посвящен мрачной личности того, кто стоял у истоков петербургской некромантии.
Скрытый текст

Загадочный маркиз де Бирс Сведения о жизни маркиза де Бирса скудны и противоречивы. До сих пор остаются неизвестными год, место рождения и род его занятий до прибытия в Россию. Дата смерти также остается загадкой. Ряд зарубежных исследователей считает, что он родился в конце XVII века в Йоркшире, долгое время находился на королевской службе, из-за увлечения оккультизмом подвергся преследованию, был вынужден сменить имя и бежать в Россию. По другой версии, маркиз появился на свет во Франции, в качестве офицера-наемника участвовал в московском походе Карла XII. Под Переволочной попал в плен, был привезен в Москву, где близко сошелся с известным чернокнижником Яковом Брюсом, который перед кончиной передал ему все свои тайные знания. О смерти де Бирса также существует немало догадок. Одни исследователи полагают, что он погиб в 1760 году в Петербурге рядом с Литейным домом, когда пьяный гвардейский офицер Иван Протасов ударом кулака насмерть зашиб «иноземного мага, дабы оный не чванился и картуз перед офицером снимал». Другие считают, что в 1763 году маркиз был-таки уличен как чернокнижник, заточен в Петропавловскую крепость, но приговору тайного суда казнен, труп его сожжен, а пепел выстрелом из пушки развеян над Невой. Однако оставим версии в покое. Остановимся на фактах, сомнению не подлежащих. Известно, что де Бирс обладал колоссальными познаниями в области алхимии, астрологии, оккультизма. Знание темных, запретных учений Европы, древних колдовских обрядов и культов Шумера, Египта и Магриба позволили ему проникнуть за ту незримую черту, которая отделяет наш мир от мира Тьмы. Проникновение это зашло столь далеко, что сейчас сложно ответить — был ли де Бирс человеком вообще или же за человеческой плотью скрывалось уже нечто иное? Настолько сильно владел он невероятной способностью общения с потусторонним миром. Во всяком случае, именно де Бирс с полным правом может считаться российским основоположником того запредельного и жуткого гадания с помощью мертвых, название которому — некромантия (не путать со спиритизмом!). В Петербурге де Бирс появился летом 1758 года. Появился, как пишет современник, в окружении многочисленных дурок, карлов и карлиц. В местечке Кикерейскино (Лягушачье болото), что находилось близ Средней Рогатки, приобрел большой деревянный дом, где и разместился со всей своей челядью. Несколько раз маркиз появлялся на увеселительных ассамблеях. Но запомнился публике не внешностью и манерами, а своими страшными пророчествами о скорой войне с султаном, великом бунте черного люда, убийстве будущего российского самодержца и нашествии на Россию «двунадесяти языков». В сентябре в городскую полицейскую канцелярию начали поступать первые жалобы от жителей пригородных деревень — Волково, Купсино, Пулково, Кузьмино. Крестьяне жаловались, что якобы де Бирс насылает на их скот порчу и мор, поскольку ночами занимается на Коеровских пустошах чем-то нехорошим — зажигает костры, кричит «разно непотребными голосами», словом, колдует. Жалобам не придали большого значения. Но уже в октябре Петербург был полон слухов о том, что де Бирс не только практикует чернокнижие, но и похищает с этой целью детей. Нашлись свидетели, которые видели, как маркизовы карлы орехами и пряниками заманивали малых ребятишек в дом на Лягушачьем болоте, после чего дети исчезали бесследно. Генерал-полицмейстер был вынужден для пресечения слухов и установления истины назначить Розыскную экспедицию во главе с капитан-исправником Полуэктовым. В конце октября экспедиция нагрянула в Кикерейскино. Обыску дома предшествовала потасовка. Маркизова челядь отчаянно препятствовала проведению розыскных мероприятий. Войти в дом удалось только после выстрелов вверх и угрозы применения оружия. Однако ничего уличающего де Бирса в колдовстве и похищении детей обнаружено не было. Внимание полицейских привлекла лаборатория, устроенная в подвале дома, и кабинет с телескопом, астролябиями и собранием древних манускриптов. Де Бирс пояснил, что все это необходимо ему для проведения химических опытов и изучения небесных светил. При осмотре дворовых построек полицейские наткнулись на груду полуистлевшего детского платья. На вопрос капитан-исправника о его происхождении маркиз спокойно ответил, что дурки из приживалок имеют обыкновение таскать в дом разную дрянь с городских помоек. На этом Розыскная экспедиция свою работу закончила. Результаты обыска и допроса были зафиксированы в отчете Полуэктова. Но слухи о жутком хозяине Кикерейскино продолжали циркулировать по Петербургу, Обрастая все новыми и новыми подробностями. То стражники на заставе у Средней Рогатки видели поднимающийся в небо столб призрачного света, исходящего с Лягушачьего болота. То мещане Московской слободы слышали страшный вой, доносившейся с Митрофаньевского кладбища, и за полночь видели карету де Бирса, промчавшуюся с той стороны. А утром на кладбище обнаружили несколько вскрытых склепов. Мертвецы не были ограблены, все украшения и богатое платье осталось при них. Просто мертвые в жутких позах застыли в дверях усыпальниц, а рядом четко проступали начертанные на земле каббалистические знаки. Более того, в апреле 1759 года крестьяне деревни Купсино поймали и насмерть забили трех карлиц, пытавшихся увести с собой нескольких ребятишек, суля им пирогов, блинов и пышек. Перед смертью одна из карлиц созналась, что действовала по приказу маркиза, которому для вызывания мертвых, чтобы от них узнавать будущее, требуется приносить живую жертву, кровь которой должна дать мертвецу необходимую силу для речи. Что еще не нуждается в доказательствах, так это следующее. С конца 60-х годов дом в Кикерейскино стоял заброшенным, но продолжал пользоваться среди петербуржцев самой дурной славой. В 1774 году по велению Екатерины II здесь началось строительство дворца в честь победы русского флота при Чесме. Дом де Бирса разобрали до основания. Как пишет современник, при этом было найдено множество самых невероятных предметов от восточных кумганов и кальянов до карт звездного неба и анатомических атласов. Правда, все вещи от сырого климата пришли в полную негодность. В хорошей сохранности в тайнике была обнаружена лишь старая рукопись, которой завладел архитектор Фельтен. Очевидец — зодчий польского происхождения Пшебельский — полагает, что рукопись могла принадлежать маркизу де Бирсу и предсташшла собой подробное описание его темных тайн, знание которых дает возможность заглянуть в Бездну. История петербургских некромантов Первые документальные сведения о петербургских некромантах датируются концом XIX века, конкретно — 1889 годом. В марте этого года профессор естествознания Петербургского университета Кундюк-Кагарлыцкий по случаю приобрел некий старинный рукописный текст, о чем с гордостью поведал коллегам. По его словам, рукопись являлась неизвестным письменным памятником ранней послепетровской эпохи, посвященным оккультным учениям. Более полную информацию ученый обещал представить после детального ознакомления со своим нечаянным приобретением. После этого профессор не появлялся в университете четыре дня. Когда коллеги посетили квартиру профессора, то увидели такую картину. Кундюк-Кагарлыцкий сидел в кабинете безумный и совершенно седой. По общему мнению, внезапное безумие застало его за чтением рукописи. Безумного поместили в клинику Ламперта, где он проявлял агрессивность и бешено орал по ночам: «Тгандра йешуа йаингангах!» (в истории болезни записано как «бессвязный бред», на деле — неверно произносимое древнее магическое заклинание). В конце концов профессор доорался. В один из дней его обнаружили мертвым, с лицом, искаженным неописуемой гримасой ужаса (знатоки полагают, что Кундюк-Кагарлыцкий сумел-таки правильно произнести заклинание и вызвать из мира Тьмы того, кого этим заклинанием и следует вызывать). А вот рукопись бесследно пропала. Пропажа произошла в момент, когда несчастного отправляли в клинику для душевнобольных. Подозрение пало на некоего приват-доцента Гангуса, по отзывам коллег — личность несносную, убежденного социалиста. Между тем Гангус внезапно бросил преподавание в университете и съехал с Малой Посадской в трущобы Чугунного переулка, в район Автова, рабочей окраины города. С этого момента дом № 6, где поселился приват-доцент, получил название «Чертова дома». Днем он казался вымершим и нежилым, но по ночам за его стенами начиналась странная жизнь. То слышались невнятные голоса и протяжные стоны, то сквозь плотно задернутые шторы пробивались отсветы мертвенного света, то из трубы печного отопления начинали валить клубы черного дыма. Случалось, что вечерами к подъезду дома подкатывала пролетка с молодой женщиной благородного вида. Она входила внутрь, но никто из местных жителей не видел, чтобы хоть раз кто-нибудь из приехавших женщин покидал бы «Чертов дом» (стоит заметить, что в 1932 году во время работ строители наткнулись в подвале дома № 6 на восемь человеческих скелетов). Начало 1899 года было отмечено в Петербурге рядом необъяснимых происшествий. На городских кладбищах неизвестно кем и для чего вскрывались захоронения и извлекались мертвые тела. Самым необъяснимым было то, что могилы вскрывались каким-то необычным способом, без помощи даже простейшего инструмента типа лопаты. Все выглядело гак, как если бы мертвец выдирался из-под земли сам. «Кто тревожит прах?», «Предзнаменование конца света!», «Куда смотрит полиция?» — кричали заголовки петербургских газет. Но далее газетной шумихи дело о вскрытых могилах не сдвинулось. XX век стал веком повального увлечения магией и оккультными учениями. В Петербурге возникали различные общества: «Общество магов и провидцев», «Общество хиромантов», вплоть до — «Белая магия — за содействие глухим, слепым и паралитикам». На этой волне в 1904 году возникло «Общество друзей Аида» (в греческой мифологии бог Аид — владыка царства мертвых), где председателем был Гангус. От всех обществ подобного толка «аидовцев» отличала полнейшая закрытость. Когда известный мистик и спирит граф Бадальянц-Эчмиадзинский изъявил настойчивое желание о вступлении в общество, ответ ему был краток: «Шарлатанов и шулеров не принимаем». Взбешенный граф послал Гангусу вызов на дуэль. Но за день до назначенного срока в игорном клубе Бадальянц-Эчмиадзинский был уличен в шулерстве, жестоко бит и выброшен на улицу с третьего этажа заведения. Что примечательно: за «полетом» графа, хохоча, наблюдал Гангус, его смех звучал так гнусно и отвратительно, что возмутил даже тех, кто выбросил шулера на мостовую. В июле 1904 года «аидовцы» обратились к властям города с просьбой о разрешении на установку памятного знака в честь маркиза де Бирса(!). Власти, не вникая в суть, а действуя по принципу — чем бы господа ни тешились, лишь бы в революцию не лезли, — просьбу удовлетворили. 20 июля близ Чесменского дворца состоялось открытие памятного знака (именно того камня, о котором речь шла вначале!). В интервью газете «Копейка» председатель «аидовцев» заявил, что знак установлен на месте бывшего дома де Бирса и что в будущем общество намерено установить здесь бронзовый бюст маркиза. Однако до установки бюста дело не дошло. Во время январских беспорядков 1905 года Гангус был случайно застрелен в районе Нарвских ворот казачьим урядником, усмотревшим в нем «еврея и отъявленного бомбиста». Начало 30-х преподнесло неожиданный сюрприз. Не будем останавливаться на известной истории политического покушения в 1934 году. Отметим лишь один факт, почему-то ускользнувший от внимания историков, исследующих эту тему. 1 декабря в коридоре Смольного выстрелом в голову был убит первый секретарь Ленинградского обкома и Северо-Западного бюро ЦК ВКП(б). Убийцу, некоего Николаева, задержали на месте преступления. Один из тех, кто принимал участие в задержании, был курьер по фамилии Лубяга, который крикнул в лицо Николаеву: — Ты понимаешь, гад, что ты наделал?! Ты убил товарища Кирова!!! На что стрелок спокойно возразил: — Я убил не товарища, а поганого некроманта. Лубяга ничего из ответа не понял, но, выражая свое крайнее возмущение подлым убийством, с кулаками накинулся на задержанного. Присутствующие оттеснили курьера, а чуть погодя так и вовсе затеряли его заслугу в деле поимки врага народа. Тем самым нанеся старому большевику жесточайшее оскорбление. В дальнейшем фраза Николаева не фигурирует нигде — ни в уголовном деле, ни в воспоминаниях очевидцев трагедии. Почему? Нет ответа. Но сейчас, зная о новом факте, кто может предположить о том, какие еще открытия ждут впереди кирововедов? Возможно, фраза Николаева имеет под собой основание, и Сергей Миронович, днем являя окружающим образец несгибаемого большевика, по ночам преображался в «поганого некроманта», в которого и следовало разрядить пистолет? Ходят слухи, что в московских архивах КГБ хранится многотомное дело на целую группу некромантов, изобличенную в Ленинграде в середине 60-х годов. Впрочем, об архивах этого ведомства ходили и будут ходить самые разные слухи. Тогда как достоверные сведения таковы: в конце 70-х в среде книжных спекулянтов появилась странная рукопись по оккультизму. Совладельцами ценного раритета являлся «маклак» Боря Бульдозер и его подручный, хулиган и балбес по кличке Тулиб. В один из дней 1979 года к Бульдозеру подошел блеклый гражданин и потребовал вернуть то, что по праву принадлежит миру посвященных и мертвых. Бульдозер был явно напуган, но сунул под нос гражданина здоровенную фигу, а Тулиб отвесил незнакомцу затрещину. Блеклый стремительно исчез, парочка весело рассмеялась. Инцидент наблюдали многие, в том числе и милицейский осведомитель, докладная записка которого сохранилась в архиве ГУВД. Через день разнесся слух, что Бульдозер и его верный подручный погибли. Балбеса железным совком и палкой от швабры насмерть забил сосед по коммунальной квартире, а Боря Бульдозер шагнул в лестничный пролет с пятого этажа. Обстоятельства убийства Тулиба расследовали быстро. Преступником оказался вулканизаторщик завода «Гигровата» Ступицин. Объяснения его сводились к тому, что, возвращаясь с работы, он вдруг услышал голос извне, приказавший ему убить соседа. Голос был предельно злобный и настолько властный, что Ступицин помимо своей воли подчинился приказу. Что же касается гибели Бори Бульдозера, то факт его смерти списали на обычное самоубийство. Милицию больше интересовала старинная рукопись, о которой сообщил тот же осведомитель. Но даже самый тщательный обыск в квартирах погибших не дал результатов — рукопись пропала. Вероятный след рукописи и ее новых хозяев проявился лишь в 1983 году. Тогда в городских верхах начали циркулировать любопытные слухи о том, что через несколько лет в стране начнутся колоссальные перемены, итог которых будет поистине потрясающим, и потому, чтобы не очутиться на обочине жизни, к переменам следует готовиться загодя. Источником слухов оказался не злобствующий диссидент, а личность положительная во всех отношениях — доктор исторических наук, советник первого секретаря Ленинградского обкома КПСС по идеологическим вопросам. К словам советника относились вполне серьезно. Правда, когда партийные бонзы спрашивали, дескать, откуда исходит столь интересная информация, советник отделывался непонятной, загадочной фразой: «Мертвые знают все». Кто пресек слухи, но не просек тему, так это — Григорий Романов. Вызвав провидца к себе в кабинет, Григорий Васильевич без всякого политеса обозвал его «мудаком, засранцем и пидарасом», а в довершение гневной тирады запустил графином с водой. Советник от графина увернулся, заявил: — На пенсионеров не обижаюсь! — и вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. И, между прочим, не ошибся. В 1985 году в стране началась горбачевская перестройка. Всесильного Григория Романова тут же спровадили доживать век на пенсию. Смотрящие в Бездну Известно, что древняя наука — некромантия, вобравшая в себя все зло и мрак прошедших веков, делает могущество ее адептов практически безграничным. Посвященные в это учение становятся носителями тех знаний и тайн, при помощи которых возможно проникнуть в глубины первобытного ужаса и темных кошмаров, познать непознанное, раздвинуть пределы прошлого, настоящего и будущего. Существует две степени знаний некромантии. Низшая степень включает в себя способность общения с обитателями потустороннего мира. Теми жуткими существами, которые переполняют полотна художников-некромантов Босха, Брейгеля, Кранаха и страницы «Некромикона» — книги, сочиненной безумным арабом Абу аль-Хазредом. Высшая степень — взгляд в будущее с помощью мертвых. Постижение высшей степени есть предел, доступный избранным. История сохранила их имена: греческий оракул Пассифий из Агриниона, вюрцбургская колдунья Анна Гаперле, финский Затворник из Баресундс-фьорда, петербургский маркиз де Бирс. «Познай себя — познаешь грядущее», — вещал Чу Фын Мэнь, средневековый китайский мыслитель. Похоже, китаец был от рождения глуп. Те, кто хочет познать будущее, ищут посредников между миром живых и миром мертвых. «Мертвые знают все, даже цену смерти», — говорят некроманты, и их слова — это правда. Как правдой является и то, что знание запредельного требует жертв. Только живая кровь способна разомкнуть уста мертвеца. Петербургские некроманты В настоящий момент некромантия в Петербурге переживает свой ренессанс. Некоторые из мест, где некроманты вершат свои шабаши, находятся рядом с городской чертой: на сырых полянах урочища Финское Койрово близ Южного кладбища, у истоков безымянного ручья в районе Северного кладбища и некоем дачном доме, затерявшемся в лесах между поселком Медвежий Стан и городом Всеволожском. Хотя по отдельным признакам возможно предположить, что подобные места существуют и в самом Петербурге — в расселенных коммуналках старых районов. Некроманты конкретны, их таинства и обряды насквозь пронизаны беспредельным ужасом и пропитаны кровью человеческих жертвоприношений. Узнаем ли мы подробности об их страшных действиях, творимых сегодня? Время покажет...

 Отправлено: 05.08.09 20:21. Заголовок: Легенда про Мост ht..

Легенда про Мост

http://rutube.ru/tracks/1122609.html?v=66a3d69ae959e3c336816a92402d46ea

 Отправлено: 06.08.09 00:40. Заголовок: понраилось очень эта..

понравилась очень эта мысль, которая у нас на сайте, запишу, что бы не забыть
Скрытый текст

Самый главный корень благих качеств – всем сердцем воспринять непостоянство, поэтому никогда не забывай угрозы смерти! Самое важное из всех понятий – непостоянство, поэтому никогда не упускай его из вида! Самый главный корень дурных деяний – вера в то, что всё вечно, поэтому вырви его! Ты быстро достигнешь просветления – всё это произойдёт благодаря тому, что непостоянство воспринято всем сердцем. Если не достигнуто состояние, свободное от рассудочного мышления, добродетель не становится путём, поэтому объединяй любую свою практику с состоянием, свободным от понятий! Заслуги, созданные в течение кальп, могут быть уничтожены за одно мгновение ненависти, поэтому развивай любовь, сострадание и просветлённую основу ума! Пусть даже достигнуто понимание пустоты – при отсутствии сострадания оно превращается в нигилизм, поэтому уравновесь сострадание и пустоту! Так или иначе, ничто не принесёт пользы, если не перестанешь цепляться за то, что считаешь конкретным, поэтому не считай своё иллюзорное восприятие внешних вещей конкретной реальностью! (c) Падмасамбхава (из наставлений Цогял из рода Карчен)

 Отправлено: 06.08.09 04:54. Заголовок: Нагваль пишет: понр..

Нагваль пишет:

цитата:

понравилась очень эта мысл

Нагваль,
полный текст Падмасамбхава: Побуждение к духовной практике,
откуда берутся цитаты на главную стр. --- тут ( Наследство Мудрейших / Духовное развитие)

 Отправлено: 07.08.09 03:38. Заголовок: 6ato пишет: полный ..

6ato пишет:

цитата:

полный текст Падмасамбхава: Побуждение к духовной практике

спасибо, нашол интересный сайт, там есть этот текст http://www.advayta.ru/item/000002/?text_id=263 и ещё много интересного http://www.advayta.ru/cat/?id=219

 Отправлено: 07.08.09 06:03. Заголовок: Нагваль пишет: нашо..

Нагваль пишет:

цитата:

нашол интересный сайт

спасибо.

 Отправлено: 22.08.09 14:57. Заголовок: Satory777 пишет: Са..

Домашние Тапки, или Путешествие Израильтянина в Казахстан
Резник Эдуард

[more]Все началось с того, что я приехал не в Казахстан, а в Россию. В России мне порекомендовали затеять небольшую продуктовую фирму. Почему именно в России? Потому что некоторыми владеет пагубная идея, что, так как Россия большая, то все маленькое, что в ней затеваешь, разрастается до громадных всероссийских размеров. В Израиле же, если затеваешь что-то маленькое, оно так и останется маленьким, потому что Израиль маленький. Так вот вам мой совет - никому не верьте. Сидите со своим маленьким и радуйтесь. Ибо практика показала, что в России разрастается все, что угодно, только не то, что нужно. Вот затеял я в Москве свою маленькую продуктовую фирмочку, стала она понемножку набирать обороты, как завис над ней злобный коршун, покружил-покружил, спикировал и погубил. Нет, это не то, что вы думаете. Это не предложение крыши, не конкуренты и не пожарная инспекция.

Это гораздо опаснее. Это Исаак Аронович из Чикаго. От Исаака Арооновича в Москве еще никто не устоял. Всем известно, что израильские евреи хорошие, а американские плохие. Ибо они недопонимают, где им надо жить. Так вот, этот Исаак Аронович еще хуже. Мало того, что он американский еврей, так он еще живет в России. Представляете, что за рыба такая? Зачем я только с ним связался?
Короче говоря, приходит он ко мне в офис в Москве и говорит:
- Я готов быть вашим дилером по Казахстану. Ибо президент республики, а точнее, его брат - ближайший друг подруги моей жены по Казахстану.

То есть, у него есть жена по Казахстану, и ее подруга имеет дружбу с братом президента. Очень заманчивые перспективы. Оборот в масштабах республики, закупки на средства государственного бюджета и так далее. Думал ли я, гордый и свободный гражданин маленькой, но суверенной страны, которая одной ногой уже стоит в европейском сообществе, что вместо обещанного бриллиантового дыма буду скитаться по республике как пес, в рваных штанах, небрит и немыт, буду выходить на улицу только по ночам, а, чтобы попасть обратно, границу перейду в степи, по чужому паспорту, сигая меж столбов, как заяц? Думал ли я, что родное израильское посольство не поможет мне, а помогут незнакомые бельгийцы, которые меня знать не знают?

Началась моя поездка с визита в посольство Казахстана в Москве. Ибо мне, в отличие от гражданина СНГ, в Казахстан нужна виза. Ибо российского гражданства у меня давно уже нет.

Когда я шел в посольство за визой, мною владело чувство удовлетворения - ведь я делаю все по правилам, уважаю чужие законы, и в ту минуту я был сыт. Вот почему я это добавляю: после поездки в Казахстан хочу вам заявить - даже если вы делаете все по правилам и уважаете чужие законы, вы все равно не испытаете полного удовлетворения, если при этом вы не сыт.

В посольстве Казахстана мне сказали:
- Чтобы оформить вам визу, нам потребуется десять дней.
- Но мне надо вылететь завтра!
- Ничем не можем помочь.
- Я готов к неформальным договоренностям.
- У нас этого нет.

С этим я и вернулся в офис. У меня было чувство, что посольство я посетил американское. "У нас этого нет." До такого далеко и Америке. Видели бы вы, как на меня налетел Исаак Аронович.
- Вы сошли с ума! Вылететь надо завтра! Правительство разъедется, через десять дней никого уже не будет!
- Соберемся после.
- После я уеду в Чикаго!
- Кстати, как вы собираетесь быть дилером по Казахстану, живя в Чикаго?
- Вы ничего не понимаете! Вы отстали! У меня интернет! Во многих фирмах мира я уже известный дилер по Киргизии, Удмуртии и многим странам Центральной Африки! Как вы можете такое вообще спрашивать?
- Хорошо, прошу прощения. Но не могу же я лететь без визы!
- Можете! Зачем вам вообще эта виза? Возьмите паспорт своего водителя, и летите себе! Никто на регистрации не проверяет!

Да, эта мысль действительно не приходила мне в голову. Можно попросить паспорт у водителя, мы с ним одного возраста, и поехать по этому паспорту.

Этой же ночью я позвонил Пете и попросил его, чтобы он привез мне паспорт. Здесь два уточнения, чтобы не возникало вопросов. Во-первых, в Москве почему-то у всех водители. Во-вторых, эти водители никогда почему-то не спрашивают, когда у них зачем-то берут паспорт.

Короче, говоря, этим же вечером Петя привез мне паспорт и билет на самолет на его имя. Я дал Пете выходные дни и на следующее утро поехал в аэропорт сам, на такси, ибо Петя без паспорта водить машину уже не мог.

По дороге в Домодедово я, на всякий случай, внимательно заучивал наизусть все данные, содержащиеся в его паспорте. Здесь, конечно, меня ждало ужасное разочарование в Пете, и даже озлобленность на него. Успеть в его возрасте столько раз поменять жен, столько от каждой из них родить детей, столько раз переехать с квартиры на квартиру и перепрописаться! Становилось ясно, что когда Петя все это проделывал, он нисколько обо мне не думал. То есть, говоря нашим с вами языком, это было настоящее русское хамство! Эгоизм! Ведь у каждой жены, как вы понимаете, свое имя-отчество, своя девичья фамилия, у каждого ребенка имя, у каждого адреса своя улица, корпус, квартира, и всё даты, даты, даты! Так напрягать мою память, истерзанную заботами о его же, можно сказать, благосостоянии, было со стороны Пети просто немилосердно. Я твердо решил поговорить с ним по возвращении. Выглядело странным, что у Пети в этом паспорте оказался только один год рождения. Я успокаивал себя тем, что в адресах могли бы указывать и количество этажей, и год постройки, и квадратные метры, и номер кодового замка, и тогда мне пришлось бы совсем уж плохо. Короче говоря, когда я приехал в аэропорт, у меня под глазами была синева, взгляд был как у обкуренного, я непрерывно бормотал какие-то цифры, но при этом знал всё твердо, как Штирлиц.

Войдя в зал, я поискал глазами Исаака Ароновича, с которым мы должны были лететь в одном самолете, и если бы нашел, то, наверное, убил бы за эти мучения. Однако, не нашел. А вы не пугайтесь, я уже пролечился и ко всем людям теперь отношусь ровно и хорошо.

Короче говоря, с регистрацией получилось все как по маслу. У меня взяли паспорт и билет, приняли в багаж чемоданы, поставили штампики и отправили наверх, на посадку. Я поднялся наверх, и тут меня ждал сюрприз - там стояла цепь будок, и в них сидели женщины с погонами.

А над всеми этими женщинами было написано - Федеральная Пограничная Служба.
Я показал другим пассажирам, ожидающим в зале, на все это безобразие и рассеянно спросил:
- А это зачем?
- Как? - ответили мне, - С сегодняшнего дня Казахстан - суверенная республика!

Я понял, что мне следует повернуться и идти домой. Так и сделал бы любой разумный человек на моем месте. Но моя глупость - она и превратила меня в бомжа на чужбине. Мне стало ужасно жалко своих титанических усилий по заучиванию чужих жен и адресов. Куда это все - коту под хвост? Когда я был студентом - выучишь билет, а его не спросят. Нет, решил я, чувствуя, как во мне закипает ярость, вы у меня всё выслушаете! Я вам про каждую свою жену расскажу! Как я с ней то и как я с ней это! Я вам объясню откуда дети берутся! Каждой, каждой из вас!.. Так оно, к сожалению, и случилось. Ну, и сыграла свою роль, конечно, удача и спокойствие на регистрации. Так удачно все получилось, и я пошел вперед...

Я остановился перед будкой и подал паспорт. Девушка в погонах стала обыденно переписывать с него какие-то данные, и, прежде чем вернуть его, взглянула на мое лицо.

Потом снова посмотрела в паспорт. Потом снова на лицо. Я глупо улыбнулся.
Девушка сказала:
- Это не вы.

Я изобразил недоумение.
- Как это не я?

- Не вы, - сказала девушка, сочувственно улыбнувшись.
- Ну как же, вы посмотрите внимательнее! - сказал я.
Девушка посмотрела внимательнее.
- Неужели не похож? - надавил я.
- Похожи, - сказала девушка.
- Ну вот видите! - приободрился я.
- В целом похожи, - сказала девушка, - Но по отдельности... Брови не ваши, уши не ваши, рот не ваш, глаза не ваши...
- А в целом-то похож?
- Похож. Но это не вы.

Она нажала кнопку и над крышей ее будки загорелась лампочка вызова.

"Надо было идти домой", - подумал я.

На вызов пришла ее подруга - тоже в погонах. Они стали шептаться. Подруга тоже поглядывала то на меня, то на паспорт. А потом и говорит:
- Как вас зовут?

Я приободрился. Вот, он экзамен! Сейчас я вам покажу! Кровь во мне закипела и я без запинки произнес Петину фамилию, имя и отчество.
- Когда и где вы родились?

Я ответил, опять же без запинки, спокойно и с достоинством.
- Как звали вашу первую жену? - спросила она, листая паспорт, - Где вы были прописаны в первый раз? С какого времени вы военнообязанный? Какая у вас группа крови?

Не было вопроса, во время ответа на который я бы хоть раз запнулся. Я понял, что еще немного, и на последней странице паспорта они поставят мне пятерку и отпустят в самолет.
- А почему вы пучеглазый?
- Фотограф испугал.
- А почему худой?
- Трудный был период.
- А усы почему?
- Сбрил.
- Ну и ну, - девушка улыбнула

 Отправлено: 24.12.09 00:29. Заголовок: Великий путешественн..

Великий путешественник Глеб Травин

Невероятная история про русского путешественника Глеба Травина (1902-1979), совершившего в течение трех лет велопереход вдоль границ Советского Союза, включая Заполярье, протяженностью в 85 тысяч километров.

Спустя 45 лет путешественник пишет свой очерк "Без скидки на время" - удивительный рассказ об этом сложном, можно сказать фантастическом, испытании.

Без скидки на время

Карта путешествия Г.Л.Травина (Из книги А. Харитановского "Человек с железным оленем")

Канатоходец работает под куполом цирка со страховкой. Он может каждый вечер повторять свой опасный номер и рассчитывать остаться в живых, если сорвется. У меня же никакой страховки не было. И многое из того, что случилось в пути, я не сумел бы повторить еще раз.

Есть вещи, о которых не хочется вспоминать. Да и любой на моем месте, наверное, воспротивился бы, например, пересказу, как он вмерз, словно лягушка, в лед недалеко от Новой Земли.
Скрытый текст

Это случилось ранней весной 1930 года. Я возвращался по льду вдоль западного побережья Новой Земли на юг, к острову Вайгач. Весь день дул ураганный восточный ветер. Его шквальные порывы сбрасывали меня с велосипеда и волокли по льду на запад. Выручал нож. Я вонзал его в лед и держался за рукоятку, пока ветер немного не утихал. Устроился на ночлег далеко от берега, в открытом море. Как всегда, вырубил топориком несколько кирпичей из утрамбованного ветром и скованного морозом снега, сделал из них заветрие-хоронушку. У изголовья поставил велосипед передним колесом на юг, чтобы утром не терять время на ориентировку, загреб на себя побольше пухлого снежка с боков вместо одеяла и заснул. Спал я на спине, скрестив руки на груди, — так было теплее. Проснувшись, не мог ни разжать рук, ни повернуться... Ночью рядом с моим ночлегом образовалась трещина. Выступила вода, и снег, который укрывал меня, превратился в лед. Словом, я оказался в ледяной ловушке, точнее — в ледяном скафандре. На поясе у меня был нож. С большим трудом высвободил одну руку, извлек нож и стал обивать лед вокруг себя. Это была утомительная работа. Лед откалывался мелкими кусочками. Я порядком устал, прежде чем высвободил себя с боков. Но со спины обить себя было нельзя. Рванулся всем телом вперед — и почувствовал, что приобрел ледяной горб. И ботинки тоже нельзя было высвободить полностью. Сверху я их очистил ото льда, а когда выдернул ноги, обе подошвы остались во льду. Волосы смерзлись и торчали колом на голове, а ноги были почти оголены. Смерзшаяся одежда мешала сесть на велосипед. Пришлось брести с ним по снежному насту. Мне повезло: попался олений след. Кто-то недавно проехал на нартах. След был свежий, еще не запорошенный снегом. Долго шел я этим следом. В конце концов он привел к жилью. Я поднялся на островок и увидел дымок на бугре. От радости вдруг отнялись ноги. Я пополз на одних руках к ненецкому чуму. Ненцы, заметив меня, пустились бежать. Вид-то у меня был как у пришельца с другой планеты: на спине ледяной горб, длинные волосы без шапки да еще велосипед, который они наверняка видели впервые. С трудом я поднялся на ноги. От перепуганных ненцев отделился старик, но остановился в стороне. Я сделал шаг к нему, а он — от меня. Стал объяснять ему, что обморозил ноги — мне показалось, что старик понимает по-русски, — но он по-прежнему пятился. Обессиленный, я упал. Старик наконец приблизился, помог подняться и пригласил в чум. С его помощью я снял с себя одежду, вернее, не снял, а разрезал по кускам. Шерсть на свитере смерзлась, тело под ним было белое, обмороженное. Я выскочил из чума и стал растирать себя снегом. Тем временем в чуме приготовили обед. Старик позвал меня. Я выпил кружку горячего чаю, съел кусок оленины — и вдруг почувствовал сильную боль в ногах. К вечеру большие пальцы вздулись, вместо них — синие шары. Боль не утихала. Я опасался гангрены и решил сделать операцию. В чуме некуда было спрятаться от настороженных глаз. Пришлось ампутировать обмороженные пальцы на виду у всех. Я обрезал ножом распухшую массу, снял ее, как чулок, вместе с ногтем. Рану смочил глицерином (я заливал его в камеры велосипеда, чтобы они лучше удерживали воздух на морозе). Попросил бинт у старика — и вдруг женщины с криком «Кели! Кели!» бросились из чума. Я перевязал рану носовым платком, разорвав его пополам, и принялся за второй палец. Потом, когда операция закончилась и женщины вернулись в чум, я поинтересовался, что такое «Кели». Старик объяснил, что это черт-людоед. «Ты, — говорит, — режешь сам себя и не плачешь. А это только черт так может!» Меня уже принимали за черта в Средней Азии. В Душанбе в мае 1929 года я зашел в редакцию местной газеты с просьбой перевести на таджикский язык надпись на нарукавной повязке: «Путешественник на велосипеде Глеб Травин». Редактор смутился, не зная, как перевести слово «велосипед». Велосипедов тогда почти не было в тех краях, и это слово мало кто понимал. В конце концов велосипед перевели как шайтан-арба — «чертова телега». В Самарканде напечатали другую нарукавную повязку — на узбекском языке. А перевод шайтан-арба так и оставили. Не нашлось более подходящего слова для велосипеда и на туркменском языке. Из Ашхабада в пески Каракумов я также отправился на «чертовой телеге». В связях с нечистой силой меня подозревали и в Карелии. Там сплошные озера, а я проехал их напрямик по первому ноябрьскому льду. До этого у меня уже был опыт такого передвижения. На Байкале смотритель маяка подсказал, что зимой в Сибири удобнее всего ездить по льду. По его совету я пересек на велосипеде замерзший Байкал, а затем пробирался сквозь тайгу по скованным морозами руслам рек. Так что замерзшие озера в Карелии не были преградой. Скорее преградой был слух, будто едет по озерам на диковинном звере диковинный человек с железным обручем на голове. За обруч принимали лакированный ремешок, которым я повязывал длинные волосы, чтобы они не спадали на глаза. Я дал обет самому себе не стричь волосы, пока не закончу свое путешествие. Слух о диковинном человеке на велосипеде дошел в Мурманск раньше меня. Когда я въехал на окраину города, меня остановил какой-то человек в валенках. Он оказался врачом по фамилии Андрусенко. Старожил Севера, он ни в каких чертей не верил, но то, что слышал обо мне, считал сверхъестественным. Врач потрогал мою меховую куртку, ботинки, а потом попросил разрешения обследовать меня. Я согласился. Он пощупал пульс, послушал легкие, постучал по спине и по груди и удовлетворенно сказал: — У тебя, брат, здоровья хватит на два века! Сохранилась фотография этой встречи. Я порой с улыбкой разглядываю ее: врач-атеист — и тот не сразу поверил, что я просто хорошо тренированный человек, увлеченный необыкновенной мечтой! Да, прав Альберт Эйнштейн: «Предрассудок труднее расщепить, чем атом!» Три моих любимых героя — Фауст, Одиссей, Дон-Кихот. Фауст пленил меня своей ненасытной жаждой познания. Одиссей прекрасно выдерживает удары судьбы. У Дон-Кихота была возвышенная идея бескорыстного служения красоте и справедливости. Все трое воплощают в себе вызов общепринятым нормам и представлениям. Все трое давали мне силы в трудные минуты, потому что, отправившись в Арктику на велосипеде, такой вызов общеизвестному бросил и я. Непривычное пугает и человека и зверя. Когда я пробирался по уссурийской тайге, моего велосипеда испугался... тигр! Зверь дол. о преследовал меня, прячась в кустах, грозно рычал, трещал сучьями, но так и не отважился напасть. Никогда тигр не видел такого странного зверя «на колесах» и предпочел воздержаться от агрессивных действий. У меня же тогда даже не было с собой ружья. В дальнейшем я не раз убеждался, что все звери — в тайге ли, пустыне или тундре — остерегались нападать на меня именно из-за велосипеда. Их отпугивала его яркая красная окраска, блестящие никелированные спицы, масляный фонарь и трепещущий на ветру флажок. Велосипед был моим надежным телохранителем. Страх перед непривычным инстинктивен. Я сам испытал его не раз во время путешествия. Особенно страшным для меня был день, когда я ушел из чума после операции. Я с трудом переставлял налитые болью ноги и был так слаб, что на меня осмелился напасть голодный песец. Это хитрый, злой зверек. Он обычно остерегается нападать на людей, а тут стал хватать за торбаса, которые подарил мне старик ненец. Я упал в снег, песец набросился со спины. Скинул его с себя, метнул нож. Но песец верткий, попасть в него нелегко. Стал доставать нож из сугроба — песец впился в руку, укусил. Все же я его перехитрил. Потянулся снова за ножом левой рукой, песец метнулся к ней, а я его правой — за шиворот. Шкура этого песца потом путешествовала со мной до Чукотки. Я закутывал ею горло вместо шарфа. Но мысль о нападении песца еще долго преследовала, как кошмар. Я мучился сомнениями: уж не бешеный ли этот песец? Ведь они никогда не нападают на человека в одиночку! Или и вправду я так слаб, что песец избрал меня своей добычей? Как же тогда тягаться с ледовой стихией? Я подготовил себя к путешествию только с расчетом на свои силы. Помощь со стороны оказывалась для меня просто помехой. Особенно остро я это почувствовал на борту ледокола «Ленин», затертого льдами у Новой Земли в Карском море. Ледовая обстановка в июле 1930 года была очень суровая. Путь к устью Енисея, куда ледокол вел целый караван советских и зарубежных судов за лесом, был закрыт льдами. Узнав об этом, я взял на фактории острова Вайгач старую лодку, отремонтировал ее, поставил парус и отправился с врачом и еще двумя попутчиками к месту «заточения» ледокола. Дойдя до ледовых полей, мы высадились из лодки и добрались до борта корабля пешком... Часть пути все же удалось проехать на велосипеде. Потом во время пресс-конференции, которую капитан ледокола устроил в кают-компании, я сообщил, что Глеб Травин не первый велосипедист в полярных широтах. Велосипед был на вооружении последней экспедиции Роберта Скотта к Южному полюсу в 1910—1912 годах. Его использовали для прогулок на главной базе экспедиции в Антарктиде. Я рассказал, что путешествую на велосипеде вдоль границ СССР с сентября 1928 года. Начал с Камчатки, проехал Дальний Восток, Сибирь, Среднюю Азию, Крым, среднюю полосу, Карелию. И вот теперь собираюсь добраться до Чукотки. Рассказал я и о подготовке к этому путешествию. Началась она 24 мая 1923 года, когда до Пскова добрался голландский велосипедист Адольф де Грута, объехавший почти всю Европу. «Голландец может, — подумалось тогда, — а я разве не могу?» С этого вопроса и зародился во мне интерес к сверхдальним рейсам. На подготовку ушло пять с половиной лет. За это время я наездил тысячи километров на велосипеде у себя на Псковщине, причем ездил в любую погоду и по любым дорогам. Отец-лесник еще в детстве научил меня находить еду и ночлег в лесу и в поле, научил питаться сырым мясом. Эти навыки я стремился еще больше развивать в себе. Во время армейской службы, которую проходил в штабе Ленинградского военного округа, я усиленно изучал географию, геодезию, зоологию и ботанику, фотографирование, слесарное дело (для ремонта велосипеда) — словом, все, что могло пригодиться для далекого путешествия. Ну и конечно, закалял себя физически, участвуя в соревнованиях по плаванию, штанге, в велосипедных и лодочных гонках. Демобилизовавшись из армии в 1927 году, получил специальное разрешение от командующего Ленинградским военным округом на поездку на Камчатку. Хотелось испытать себя в совершенно незнакомых условиях. На Камчатке строил первую электростанцию, которая дала ток в марте 1928 года, потом работал на ней электриком. А все свободное время занимали тренировки. Испробовал себя и велосипед на горных тропах, на переправах через стремительные реки, в непроходимых лесах. На эти тренировки ушел целый год. И, только убедившись, что велосипед меня нигде не подведет, отправился из Петропавловска-Камчатского во Владивосток. Я рассказал обо всем этом стоя, отказавшись от приглашения капитана ледокола сесть. Стоял, переминаясь с ноги на ногу, чтобы приглушить нестихающую боль, и боялся, что люди заметят это. Тогда, думал я, меня не отпустят с корабля. Возражений у собравшихся в кают-компании и без того было достаточно. Руководитель Морской Карской экспедиции, профессор Н. И. Евгенов, например, заявил, что он 10 лет изучал Таймыр и устье Енисея и знает, что зимой там не остаются даже волки. Морозы и снежные бури в этих краях изгоняют все живое на юг. На мое замечание, что зимой я предпочитаю ездить по льду, а не побережьем океана, знаменитый гидрограф лишь замахал руками и назвал меня самоубийцей. Но я уже знал: как ни сурова зима в прибрежных арктических льдах, жизнь там полностью не замирает. От сильных морозов во льду образуются трещины. Каждая такая трещина дает о себе знать ощутимым гулом. Вместе с водой в эту трещину устремляется рыба. Позже я наловчился ловить ее крюком из велосипедной спицы. На день мне хватало две рыбы. Одну я съедал свежей, другую — мороженой, как строганину. Кроме рыбы, в мое меню входило сырое мясо. У местных охотников я научился выслеживать и стрелять северного зверя — песца, тюленя, моржа, оленя, белого медведя. Привычку питаться только сырой пищей подтвердил французский врач Ален Бомбар. Во время плавания на резиновой шлюпке через Атлантический океан он более двух месяцев питался сырой рыбой и планктоном. Я принимал пищу дважды в сутки — в 6 часов утра и 6 вечера. 8 часов ежедневно уходило на дорогу, 8 часов — на сон, остальное время — на поиск пищи, устройство ночлега, дневниковые записи, Езда на велосипеде по твердому снежному насту только на первый взгляд кажется невозможной. У берега приливы и отливы нагромождают торосы. Я уходил на десятки километров в глубь океана, где были ледовые поля, позволявшие развивать порой большую скорость... И все же тогда на ледоколе никто из собравшихся в кают-компании не принял всерьез мое намерение добраться на велосипеде до Чукотки. Меня слушали с интересом, некоторые даже восхищались, но все сходились на том, что затея неосуществима. На ночлег меня устроили в судовом лазарете. На ледоколе не было свободной каюты, и все же я подозревал, что кто-то заметил, что с ногами у меня не все в порядке. Эти опасения мучили всю ночь. Утром, чтобы доказать, что ноги у меня здоровы, я покатался на палубе на велосипеде. А потом поблагодарил моряков за гостеприимство и объявил, что ухожу на пароход «Володарский», который застрял во льдах километрах в тридцати от ледокола «Ленин». Только после этого согласились отпустить меня с ледокола, хотя отыскать пароход среди льдов было нелегко. Я уходил с ледокола в 6 часов утра. Несмотря на ранний час, вся палуба была заполнена людьми, словно их подняли по тревоге. Я чувствовал себя как на судилище, спускаясь по штормтрапу на лед вместе с летчиком Б. Г. Чухновским — он меня сфотографировал на прощанье. Только отошел от ледокола, последовало три гудка... Большого труда мне стоило не смотреть в сторону ледокола. Я постарался поскорее уйти за торосы, чтобы он скрылся из виду. Боялся, как бы меня не потянуло к нему обратно. Я отдавал себе отчет, что от жизни ухожу — от тепла, пищи, крыши над головой. Добрался до парохода «Володарский» вовремя: на другой день ветер разогнал льды вокруг него, и он своим ходом дошел до Диксона. Дальше мой путь лежал на Таймыр. Таймыр... Сколько раз о него разбивался замысел мореплавателей — продолжить путь вдоль берегов Сибири на восток! Только в 1878—1879 годах удалось пройти эту трассу русско-шведской экспедиции, возглавляемой Э. Норденшельдом, да и то за два года с зимовкой. А первый сквозной рейс в одну навигацию совершил лишь в 1932 году знаменитый «Сибиряков». За два года до этого рейса Таймыр подверг и меня суровому испытанию. В конце октября 1930 года я переезжал Пясину, самую большую реку на Таймыре. Шесть лет спустя на ней начал строиться Норильск. Река недавно замерзла, лед был тонкий и скользкий. Уже ближе к противоположному берегу я упал с велосипеда и проломил лед. Выбраться из полыньи было очень трудно. Лед крошился под руками, ломался под тяжестью тела. Когда я почувствовал, что лед меня держит, распластался на нем, раскинув руки и ноги. Никогда не забуду этот день. Солнце уже с неделю не было видно, вместо него на зеркальном льду играли алые блики полуденной зари. Они понемногу гасли. Я чувствовал, как вместе с ними угасает и моя жизнь. Промокшая одежда тут же смерзлась и заледенела на морозе. Усилием воли я заставил себя шевельнуться. Осторожно, отталкиваясь руками, как тюлень ластами, подполз по льду к велосипеду, оттащил его от опасного места. После этой ледяной купели Таймыр все же вознаградил меня. Выбравшись на берег Пясины, я наткнулся на едва припущенные снежком кочки. Они оказались ободранными тушами оленей, стоймя воткнутыми в снег. Тут же горой лежали снятые шкуры. Видимо, накануне ледостава здесь переправлялось на другой берег стадо диких оленей, и ненцы кололи их в воде. Охота была удачна, часть мяса была оставлена про запас. Я прежде всего забрался в середину штабеля из оленьих шкур, чтобы согреться. Одежда вытаивала на мне от тепла тела. Поужинав мороженым мясом, я крепко заснул. Утром проснулся здоровым и бодрым, чувствуя в себе прилив сил. Вскоре мне встретилась собачья упряжка. Хозяин упряжки — ненец немного подвез меня и подсказал, как лучше добраться до Хатанги. На Таймыре я видел кладбище мамонтов. Огромные бивни торчали из земли недалеко от побережья океана. С большим трудом мне удалось расшатать и выдернуть из земли самый маленький бивень. Я подарил его на Чукотке умельцу-косторезу. Он распилил бивень на пластины и на одной из них нарисовал кита, моржа, тюленя и вывел надпись: «Путешественник на велосипеде Глеб Травин». Эта миниатюра хранится теперь в Псковском художественно-историческом музее. В чем я находил радость во время своего путешествия? Прежде всего в самом движении к намеченной цели. Каждый день я держал экзамен. Выдержал — остался жив. Провал означал смерть. Как бы ни было мне тяжело, настраивал себя на то, что самое трудное еще впереди. Преодолев опасность, я испытывал огромную радость от сознания, что стал еще на шаг ближе к цели. Радость приходила вслед за опасностью, как прилив за отливом. Это была первозданная радость бытия, радость от сознания раскрепощенности своих сил. В Арктике я должен был жить и действовать совсем иначе, чем в тайге или в пустыне. А для этого нужно было постоянно наблюдать и учиться как у людей, так и у зверей. Были ли минуты, когда я жалел, что отправился в это рискованное путешествие? Нет! Не было. Была боль в ногах, был страх, что я не дойду до цели... Но все это забывалось, скажем, перед красотой вмерзших в лед айсбергов. Эта красота наполняла меня и радостью, и силой. Не меньшую радость приносило знакомство с людьми Севера. Однажды довелось послушать шамана. Меня пригласил к нему старик якут, у которого я переночевал в яранге. Старик помог мне починить треснувший руль. Вместо руля он предложил ствол старой норвежской винтовки, предварительно согнув его на огне. И нужно сказать, что новый руль ни разу не подвел. До сих пор он сохранился на моем велосипеде, выставленном в Псковском музее. Я не знал, как отблагодарить старика за починку, а он ничего не хотел принимать. В конце концов якут все же признался, что его замучили глисты. Я дал ему лекарство, которое взял с собой на всякий случай в дорогу. Лекарство помогло. Старик рассказал об этом всему стойбищу и, желая еще чем-нибудь мне угодить, предложил съездить к шаману. Якут запряг оленей и повез меня в горы. Яранга шамана была побольше, чем у других жителей. Он вышел к нам из-за полога при свете жирника. В яранге уже сидели кружком якуты. Шаман тряхнул побрякушками и мерно забил в бубен, понемногу ускоряя ритм. Он пританцовывал, заунывно напевая, а собравшиеся в яранге вторили ему, раскачиваясь. Я загляделся на тень шамана, падавшую на стену. Он словно гипнотизировал слушателей своей игрой и движениями и чем-то показался мне похожим на кобру, которая вот так же покачивалась передо мной в ущелье на границе с Афганистаном... Я ехал по этому ущелью при сильном попутном ветре. Смеркалось. Зажег масляный фонарь, надеясь проскочить ущелье до наступления полной темноты. И вдруг передо мной мелькнул свет. Я нажал на тормоз, спрыгнул и замер от неожиданности. В метре от переднего колеса стояла на хвосте кобра. Распустив капюшон, она раскачивала головой. В ее глазах отражался свет масляного фонаря. Я медленно попятился назад и тут только заметил, что на стенах ущелья — клубки свившихся змей. Парализованный страхом, я двигался как в замедленной съемке и не спускал глаз с кобры. Она стояла навытяжку передо мной, словно часовой. Я сделал еще несколько шагов назад, каждый из которых мог оказаться для меня смертельным. Кобра не шелохнулась. Тогда я осторожно развернул велосипед и сел на него, обливаясь холодным потом. Ноги нажимали на педали изо всех сил, а мне казалось, что велосипед прирос к земле... Вдруг старый якут, приведший меня к шаману, потянул за рукав к выходу. Я не сразу понял, чего он хочет. Лишь глаза говорили, что он в тревоге. На улице старик сказал, что шаману я чем-то не понравился. Шаман под свой бубен сочинил целую историю, будто со мной было еще два спутника, но я их убил и съел. Старик не поверил шаману: он не здешний, он пришел в эти места откуда-то с юга. Тут из яранги вышел шаман в накинутой на голое тело шубе. Теперь, на свету, я мог лучше разглядеть его лицо. Оно заросло густой черной бородой, разрез глаз не был раскосым. — Доктор, перевяжи мне палец! — сказал он срывающимся голосом. Выговор у него был не якутский. — Я такой же доктор, как ты шаман! Я прыгнул к старику в сани, и он во всю мочь погнал оленей. Несколько дней спустя я добрался до Русского Устья на Индигирке. В этом селении, состоявшем из десятка рубленых изб, жили русские охотники, промышлявшие пушным зверем. На сотни километров вдоль побережья океана были расставлены их «пасти» — огромные ловушки из бревен. В устьях рек мне попадались охотничьи землянки, срубы или яранги, обложенные дерном. В них можно было найти немного дров и кое-что из еды. Меня удивил мягкий певучий говор русскоустьинцев. Старейшин молодежь почтительно называла батями. От них я узнал предание, будто их селение существует со времен Ивана Грозного. Его основали поморы, прибыв сюда с запада на кочах — небольших плоскодонных парусниках. Поморы, в свою очередь, были выходцами из новгородской земли. А сам я пскович, так что русскоустьинцам доводился почти земляком... Меня принимали очень радушно. Я побывал гостем в каждом доме, ел лепешки из икры, праздничную строганину. Пил кирпичный чай и рассказывал все, что знал о жизни в Центральной России и по полярному побережью. И еще я им рассказал о псковичах — первопроходцах северных морей, побывавших в этих краях, — Дмитрии и Харитоне Лаптевых, о Врангеле. Прожил в Русском Устье несколько счастливых дней. В школе не было учительницы, вместо нее я давал ребятам уроки географии. Они слушали меня с огромным интересом, по нескольку раз просили рассказывать о теплых краях. Ну и конечно, я всех их перекатал на велосипеде. Но эти счастливые дни были омрачены бандитами. Недалеко от села они убили комсомолку учительницу, возвращавшуюся в школу из районного центра. Вместе с другими жителями селения я отправился на поиск банды. Главаря удалось захватить. Им оказался мой старый знакомый — «шаман». Это был, как выяснилось позже, бывший белогвардейский офицер... От охотников в Русском Устье я узнал о дрейфе знаменитого норвежского полярника Руаля Амундсена в 1918—1920 годах на судне «Мод» вблизи Медвежьих островов в Восточно-Сибирском море. Пробиваясь на восток, Руаль Амундсен и его спутники сделали остановку на острове Четырехстолбовом. Я решил разыскать эту стоянку. Дорогу к острову мне подсказали жители Русского Устья, заходившие зимой во время охоты на Медвежьи острова. Я подошел к острову Четырехстолбовому с северо-восточной стороны. Там, у большого камня, была площадка. На ней я обнаружил припорошенные снегом норвежский топорик с длинной ручкой, четыре чайные чашки и темную бутылку из-под вина. Она была запечатана сургучом. Сквозь стекло можно было разглядеть подпись на записке: «Амундсен». В моей памяти была еще свежа горестная весть о гибели этого отважного человека, покорившего Южный полюс в 1911 году. Руаль Амундсен погиб в 1928 году в Баренцевом море. Советские рыбаки случайно выловили в районе его гибели поплавок и бак самолета, на котором он разыскивал потерпевший катастрофу дирижабль «Италия» с Нобиле на борту. Свято чтя законы Севера, я не тронул реликвии Амундсена на острове Четырехстолбовом. Рядом с ними я оставил свои реликвии: несколько патронов, немного дробинок, поломанные детали от велосипеда и флакон из-под глицерина, куда я вложил описание проделанного мной маршрута. Флакон я запечатал куском стеариновой свечи. С острова Четырехстолбового я снова отправился к материку. Подходя к скалистому, обрывистому берегу, издали заметил белое пятно. Я принял это пятно за песца. Вблизи же оно оказалось белой медведицей. С первого выстрела я ранил ее. К счастью, она не стала сразу нападать, а, взяв в зубы какой-то белый комочек, полезла с ним по скале наверх. Я же не мог перезарядить ружье из-за поперечного разрыва гильзы. Мне никак не удавалось выбить ее, а медведица подымалась все выше по скале. Наконец я выбил из ствола застрявшую гильзу и снова выстрелил. Медведица застыла на отвесной скале с вытянутой шеей. С трудом добрался я до своей добычи. И тогда понял, почему медведица не нападала. Она спасала своего медвежонка. Материнский инстинкт оказался сильнее инстинкта хищника. Я спустил медведицу за лапу на лед, освежевал. Шкура ее оказалась длиной в шесть шагов. А медвежонок был совсем маленький. Я забрал его с собой и путешествовал с ним полтора месяца. Мы подружились. Я назвал его Мишуткой. Мне с ним было и веселее, и теплее в пути. Спали мы вместе, прижавшись друг к другу. Медвежья шуба мохнатая, хорошо греет. Только со сна медвежонок пытался иногда укусить мне руку. Нельзя было снимать рукавиц. Питались мы с ним вместе, в основном рыбой. Однажды во время завтрака он укусил мою руку — я рассердился на него и решил наказать. Я забросил его за высокий торос, чтобы он не видел меня, а сам сел на велосипед и поехал по плотному чснежному насту. Мишутка тут же начал кричать: «Вакулику! Вакулику!» Дескать, прости меня. Он догнал меня, кувырк под переднее колесо и весь день никуда от себя не отпускал. Видно, и в самом деле испугался остаться один. Я путешествовал с медвежонком до Певека. Здесь местные жители — чукчи не меньше, чем велосипеду, подивились дружбе человека и медведя. У чукчей медведь — священное животное. В Певеке я с ним остановился у хозяина фактории. Мишутка, как всегда, сердясь во время еды, опрокинул на пол миску с горячим супом, которым угостил его хозяин. В наказание я выпроводил медвежонка в сени. Но хозяин очень беспокоился за него и уговорил меня постелить в сенях медвежью шкуру, чтобы Мишутке было теплее. Утром мы обнаружили медвежонка мертвым. У меня было несколько медвежьих шкур, и я по ошибке постелил ему шкуру его матери. Теперь уже мне захотелось сказать Мишутке: «Вакулику!» С тех пор белых медведей я больше не убивал. Стыдно стало уничтожать такого огромного и редкого зверя ради нескольких килограммов мяса, которые я мог съесть или взять с собой в дорогу. Мне дорого любое живое существо. Я убивал зверя только по необходимости. Меня природа тоже могла убить, но пощадила. Пощадила, потому что я уважительно отнесся к ней, стремясь постигнуть и применить ее законы. Глеб Травин Глеб Травин А.А.Харитановский. ЧЕЛОВЕК С ЖЕЛЕЗНЫМ ОЛЕНЕМ. Повесть о забытом подвиге Журнал "Вокруг света", №11/1975 http://slavs.org.ua